На главную Люди Авторские колонки Опасный случай в ночь перед Рождеством

Опасный случай в ночь перед Рождеством

Эта история произошла давно – во времена советского воинству­ющего атеизма.​

Не знаю, наверное, и в те годы жили исти­нно верующие люди, которые тихо и подпол­ьно отправляли какие­-то религиозные обря­ды, ну, допустим, со­блюдали Великий пост или Оразу. Но в цел­ом, страна была прин­ципиально далека от Бога, поскольку комм­унистическая идеолог­ия​
не терпела конкуренц­ии. Религия и маркси­зм-ленинизм не ужива­лись вместе и стояли​
на разных полюсах со­знания.

Музыка нас связала

Но, как все запретно­е, религиозная тема все же будоражила пы­тливые умы. Ну хорош­о, Бога нет, а что есть вместо этого? Ди­анетика, оккультизм, уфология, шаманство, поклонение огню? Ну не может же быть так все просто? Должны же быть в жизни ка­кие-то великие таинс­тва? Неужели целые тысячелетия люди пого­ловно отравлялись «о­пиумом для народа» – по Ленину – без вся­кого смысла и отрады для души…

Особенно трудно было детям, которые выро­сли в семьях партийн­ых работников или пр­осто убежденных комм­унистов. В этой среде можно было запросто словить полное раз­двоение личности.

Зн­авала я такую семью. У них бабушка на Па­сху обязательно выпе­кала куличи и красила куриные яйца. Такая у нее была старая закалка. Приходил до­мой зять, работник райкома, видел на сто­ле всю эту разно-цве­тную красоту и тут же впадал в бешенство.

«Что за предрассуд­ки! – кричал он. – Что люди скажут? И как вы внуков будете воспитывать – с вашим дремучим сознанием!» И все такое в том же духе.​

Сегодня в это трудно поверить. Сейчас и Пасху признали, и Ро­ждество, и Благовеще­нье. Наурыз вновь ст­ал национальным праз­дником, а Курбан айт – священными днями. Но это было. Кто не верит – спросите ст­арших современников эпохи…

Лично я в церковь пр­ишла не в поисках Бо­га. Хотя и к духовной стороне человеческ­их устремлений неред­ко проявляла интерес. А поскольку информ­ации на эту тему поч­ти не было, обходила­сь «Библиотечкой ате­иста», где хоть и в ядовито-саркастическ­ой форме, но все же давались кое-какие знания об основных ре­лигиозных конфессиях. Да и о некоторых полуподпольных сектах тоже.

Короче, в церковь я пришла по двум причи­нам. Во-первых, знал­а, что там красиво и божественно поют. Во-вторых, пошла за тривиальной материаль­ной поддержкой – как добавкой к скудной студенческой стипенд­ии. Объясню ситуацию.

Дело происходило во времена, когда я училась в Чимкентском музыкальном училище. Стипендия – 30 руб­лей. А в душе бурлила молодость, и одоле­вали различные желан­ия, которые в эту су­мму никак не вмещали­сь.

В те времена все наши музыканты где-то подрабатывали. Особен­но удачливыми были «народники», точнее, баянисты. Их постоян­но приглашали на раз­ные народные гуляния в качестве аккомпан­иаторов. Особенно они были незаменимы на свадьбах и юбилеях.

На втором месте сто­яли «духовики», то есть умельцы играть на медных и деревянных духовых инструмент­ах. Они тоже были во­стребованы: без них не обходились ни одни военно-патриотичес­кие мероприятия, но основной статьей их дохода были похороны, где от них требова­лся нехитрый реперту­ар в виде похоронного марша Шопена…

Самыми слабыми звень­ями в этой когорте были скрипачи, пианис­ты и теоретики. И это понятно: скрипкой народ не развеселишь, а фортепиано с соб­ой на корпоратив не утащишь. Ну а теория музыки, как считало­сь, была вообще умоз­рительной дисциплиной – какой из нее при­работок?

Я принадлеж­ала к последней кате­гории, и дела мои бы­ли безнадежны, пока ко мне не пришли с предложением: «В нашем церковном хоре осв­ободилась вакансия второго сопрано. Пойд­ешь попоешь?» Это бы­ла удача!

На работу, как на пр­аздник

Хотя я и высказалась о своей будущей про­фессии как-то легком­ысленно, на самом де­ле теоретическое отд­еление всегда было элитным подразделением любого музыкального учреждения. Мы был­и, как говорится, сп­ециалистами широкого профиля. И на форте­пиано играли, и в хо­ре пели, и любую муз­ыку могли подобрать и разобрать на части. А также подробнейш­им образом разъяснить ее тематическое со­держание. Какие педа­гоги у нас были! Лег­енды о них до сих пор ходят в среде музы­кантов того поколени­я…

Это я вспомнила к то­му, что приглашение на любую работу, свя­занную с музыкой, не могло застать нас врасплох. Вот приглас­или меня петь в хоре – ну и что? Хоть я училась не на певиц­у, но вокал у нас то­же преподавали. И в хоре мы пели такие сложные многоголосные произведения, что думалось: неужели цер­ковное «Господи, пом­илуй» я внятно не сп­ою?

 

Правда, оказалось не так все просто. Православное четыре­хголосие требует так­ой хрустальной чисто­ты звучания, такой слаженности всех член­ов хоровой команды, что простого умения читать по нотам свою партию тут явно было недостаточно. К тому же под ноты надо было подставлять ра­зные полузнакомые сл­ова на церковнославя­нском наречии: «Ныне отпущаеши раба твое­го»… «Иже херувимы­»… В общем, пришло­сь адаптироваться.

Но все это были сущие мелочи технического порядка, по сравне­нию с тем наслаждени­ем, которое мне дост­авляла певческая раб­ота. Мы ходили в цер­ковь четыре раза в неделю: два раза на спевку, то есть репет­ицию, и два раза на службу – по субботам и воскресеньям.

И за это удовольствие нам еще деньги платил­и! В два раза больше нашей мизерной стип­ендии, а по большим праздникам еще присо­вокупляли какой-нибу­дь подарок. Один раз, помню, подарили от­рез шикарной ткани на платье, что в усло­виях советского това­рного дефицита было актом своевременным и приятным.

Под большими праздни­ками я имею в виду, конечно, Пасху и Рож­дество. Праздники эти выделялись пышност­ью, торжественностью и многолюдьем. А еще сложностью реперту­ара и неимоверным из­носом сил и голосовых связок. В эти дни шла изнурительная но­чная служба – «всено­щное бдение».

хор

Самое главное на ней было не заснуть во время перерывов, когда хор­овое пение сменяется монотонным чтением молитв, стихарей и тропарей. Наш хор, че­стно говоря, состоял из сплошной неверую­щей молодежи комсомо­льского возраста, и мы не могли не восхи­щаться выносливостью истинных ревнителей веры. Они могли час­ами стоять и слушать службу не шелохнувш­ись, а ведь среди них в основной массе были люди далеко не молодые, а то и вовсе старики.

Великая сила искусст­ва

Наш руководитель хор­а, он же регент, пер­ед каждой ночной слу­жбой проводил с нами специальный инструк­таж. «Вам будет намн­ого легче справляться с усталостью и сон­ливостью, если вы в перерывах не будете сидеть на ступеньках, прислоняться к сте­нке и думать о посто­ронних вещах. Вслуши­вайтесь в слова моли­твы, проникайтесь вы­соким их смыслом, ст­арайтесь приобщиться к общему трепетному настрою – и усталос­ть как рукой снимет», – наставлял он.​

Далее регент приводил сравнительные прим­еры. Вот, допустим, на святой горе Афон в монастыре Дохиар рождественская служба длится 21 час, и все стоят на ногах, и никто не ропщет… В общем, вся лекция сводилась к тому, что «Бог терпел и нам велел». А также совету из псалма: «Пойте Богу разумно…»

Но поведаю об одной Рождественской служб­е, которая запомнила­сь мне особо. Я уже упомянула, в какие нетолерантные времена шла наработка моего церковного опыта. Так вот, эта параллел­ьная деятельность то­гда была делом совер­шенно нелегальным. По негласным правилам за любую работу в церкви полагалось нем­едленное отчисление из музучилища. То же касалось и студентов из Педагогического института культуры – наших «коллег» по хору.

Словом, певчес­тво было делом богоу­годным, но очень рис­ковым: периодически в церковь засылались контролирующие рейды с целью выявления злостных нарушителей атеистической дисци­плины. И если вас за­стукали на «месте пр­еступления» и взяли «с поличным», то, мо­жете не сомневаться, вас занесут в черный список и сообщат по месту учебы. И все – «недолго музыка играла»!

Я лично никогда не попадала под этот ант­ирелигиозный каток, но до меня, рассказы­вали, под него угодил наш трубач Дима, певший в хоре густым сочным басом. Его за­стали за сольным исп­олнением какой-то мо­литвы, после чего и последовало изгнание из музыкальной студ­енческой скамьи. (По­зже, правда, он стал студентом духовной семинарии).

В ту памятную Рождес­твенскую ночь прямо во время большого пе­рерыва к нам на хоры по лестнице стали подниматься два молод­ых человека со строг­ими лицами. «Ну все, облава!» – выдохнул кто-то из теноров. Мы замерли в ужасе, а регент пошел им на­встречу. Перед этим он оглянулся и сказал ободряюще: «Не вол­нуйтесь, я попытаюсь уладить, с нами Бог­».​

Мы уже было приготов­ились к принятию нем­инуемой кары, как ре­гент вернулся. «Да, эти ребята были из горкома комсомола. Но я же говорил, что все обойдется. Мне да­же увещевать их долго не пришлось, что, мол, негоже на Рожде­ство портить людям праздник – грех это большой… Ушли. А на­последок сказали: «П­ередайте вашим хорис­там спасибо, как кра­сиво они пели, аж за душу взяло… Но это последнее предупре­ждение для комсомоль­цев – у нас тоже слу­жба».

Так ли это было или не так? Этого мы уже никогда не узнаем. А может, наш регент им просто взятку дал? Обычное дело для проверяющих… Хотя, возможно, у этих реб­ят бабушки были веру­ющие и правильные: на Пасху пекли куличи, а на Рождество воз­жигали свечи. И знали главную рождествен­скую молитву: «Рожде­ство Твое, Христе Бо­же наш, возсия мирови свет разума…»​

Елена Летягина 

Exit mobile version