На этот раз я взялась за сложную задачу: подготовить серию статей о людях, которые когда-то жили в Шымкенте, потом покинули его по каким-либо причинам, но оставили здесь частицу своей души.
С некоторыми я была знакома близко, о других узнала от друзей и сослуживцев, но все они, безусловно, были личностями – яркими, неординарными, профессионально одержимыми. Про таких говорят, что это «штучные» люди, знакомство с которыми оставляет незабываемый отпечаток в душе и памяти.
Эти статьи ни в коей мере не будут являться биографическими очерками. В своем домашнем архиве я обнаружила массу информационных следов, которые отобразились в интервью или других публикациях на злобу дня, ибо большинство моих героев были людьми, как говорится, публичными, заметными, из тех, кто не ускользнет от внимания прессы. Но в основном меня заинтересовали интервью, где до сих пор слышится их прямая живая речь, а в ответах можно почувствовать учащенный пульс той реальности, которая канула в прошлое.
Жанна Тарасенко: о времени и о себе
Жанна Алексеевна долгое время работала в газете «Южный Казахстан». Актриса по образованию, она сумела так же артистично и эффектно войти в журналистскую когорту, обладая выразительным привольным слогом, чем ярко выделялась на сероватом фоне махрового газетного официоза. А в 90-е годы она стала самым дерзким и прогрессивным игроком на бирже новой зарождающейся журналистики.
У нее было необыкновенное чутье на то, чего хочется сейчас читателю, а чего ему решительно не хочется. Она обладала неукротимыми организаторскими качествами, достаточно напомнить, что с ее смелой и легкой руки на рынке СМИ Шымкента появилось сразу несколько изданий непривычного формата: газеты «Хип-хоп», «Сегодня», «Шара-Бара», «Акт» (Антология криминальных тайн) и наконец «Своя газета», которую горожане читали, как говорится, от корки до корки.
Это интервью, которое я приведу с большими сокращениями, было дано журналу «Статус-Шымкент» в 2009 году, когда Жанна Алексеевна уже давно жила в Екатеринбурге. Воспоминаниями о своей жизни она поделилась с замечательной журналисткой, в то время редактором «Статуса» Диной Нуралиевой (Трухиной).
Прекрасно зная, что Жанна Алексеевна до журналистики была актрисой, Дина попросила рассказать ее о нашем русском драматическом театре, вернее, о знаковых эпизодах его истории: «Появление в нашем театре Олега Александровича Белинского в качестве главного режиссера стало поистине революционным! Он всколыхнул театральную рутину новыми современными подходами к творчеству, начал искоренять халтуру и легковесность в подборе репертуара, актерском исполнительстве. В труппе, как водится, немедленно произошло разделение на тех, кто приветствовал высокий профессионализм, новаторство Белинского, и тех, кто не желал перемен, кому они были неудобны.
Не очень-то удобен был Олег Александрович и нашим партийным властям: для них он был разрушителем неких устоев, расшатывателем привычного. Он не хотел приспосабливаться, не умел быть обволакивающе-услужливым в отношениях с начальством. Он умел работать увлеченно, скрупулезно, не жалея сил и времени. Город буквально всколыхнули его спектакли «Люди и мыши» (к слову, сценографию к постановке осуществлял Тимур Бекмамбетов, его Белинский пригласил из Ташкента), «Три мешка сорной пшеницы», «Звезды на утреннем небе»…
Потрясением для горожан стал и спектакль «Прищучил», постановку которого доверили молодому режиссеру Султану Абдиеву. Действие пьесы происходит в Англии в закрытой школе. Герой-подросток устраивает бунт против цинизма, двойной морали, фарисейства учителей. На спектакль ополчились и учителя, и официальные органы образования, усмотревшие в этой английской истории прямой отсыл к советской школе. Но семена правды и свободолюбия, посеянные Белинским, дали свои плоды. Передовая общественность города потребовала публичного пересмотра и широкого обсуждения спектакля. И спектакль отстояли!
Увы, напор на Белинского продолжился уже в труппе театра. Были организованы подметные письма в Министерство культуры, обращения с требованием убрать Белинского. Театр клокотал, бурлил, события приняли обоюдоострую форму. И тогда местные власти уволили и директора театра Ненадова, и Белинского.
На защиту режиссера встала вся общественность. В числе бьющихся за Олега Александровича были многие уважаемые люди, мои друзья, хорошие знакомые. Это врач Макс Александрович Койфман, педагоги Вера Викторовна и Надежда Леонидовна Красиковы, Альфия Мустафина, Владимир Черепанов, Константин Подушкин, архитектор Бахыт Аширбаев, библиотекари Екатерина Чирва, Дина Юлаева, большая группа писателей и журналистов. Режиссер Султан Абдиев был делегирован в Министерство культуры.
Когда страсти достигли пика, меня пригласили в отдел пропаганды и агитации обкома партии и объявили, что компромисс может быть найден, если я соглашусь возглавить театр в качестве директора. Тогда, мол, Белинского восстановят в должности.
Я была в ужасе: я не находила в себе способностей к менеджменту. Да, Белинского надо было отстоять, но платить такую цену я была не согласна! Тогда решилась на отчаянный шаг: пробилась на прием к первому секретарю обкома партии. Не знаю, что тут сыграло роль: то ли моя искренняя горячность, то ли отголоски баталий в пользу Белинского, но после этого произошел решительный перелом. Белинского восстановили в должности, он отделался выговором.
Мы ликовали! Но Олег Александрович, видимо, не смог смириться с несправедливостью этого выговора. И оставил Чимкент! Он, который уговаривал меня пойти на компромисс ради общего дела, оказался неспособным к компромиссам. И очень огорчил тех, кто так отчаянно его отстаивал. И все же, все же… Ту высокую творческую планку, которую в свое время установил в театре Белинский, помнят до сих пор. Олег Александрович совсем недавно приезжал в Шымкент на разовые постановки, и, по свидетельствам моих друзей, его профессиональный класс ничуть не померк».
В том интервью Жанна Алексеевна рассказала и о своем сыне, который, собственно и стал «виновником» отъезда семьи из Шымкента: «Алексей окончил Ташкентский театральный институт, отслужил в армии, работал актером в Чимкенте. В 90-е развальные годы главного режиссера Султана Абдиева, который сменил на этом посту Белинского, позвали в Академический театр драмы в Екатеринбурге. Султан позвал туда и моего Алексея. Позже Абдиев уехал в Мурманск, а мой сын остался.
Он связал себя прочно с телевидением, стал делать большие профессиональные успехи, получил несколько престижных наград, среди которых есть и «Тэффи». Вслед за сыном в Екатеринбург переселились и мы с мужем. Но сердце мое осталось в Шымкенте, где прозвучал такой звучный и радостный аккорд моей жизни, когда, казалось, все уже позади и нечего ждать от судьбы. А она, судьба, под занавес моей жизни сделала мне дорогой подарок: свела с людьми, которых сплела в содружество «Своей газеты». И среди них, молодых, талантливых, ярких, я обрела новые силы».
Мои воспоминания
Редактором Жанна Алексеевна была суровым, иногда беспощадным, но всегда справедливым. На пятничные планерки мы шли как на Голгофу, зная, что Жанна сразу же узрит любую халтуру, что в общем-то было сделано «левой ногой». Наша газетные опусы она оценивала по пятибалльной шкале. Уж поверьте, ее жирную «тройку» еще надо было заслужить, а «пятерка» воспринималась почти как олимпийская медаль.
Я поначалу мандражировала не на шутку. Мои коллеги, по крайней мере, в большинстве своем были филологами, то есть людьми, обученными работать со словом, дружащие с синтаксисом, грамматикой и орфографией. Я же в «Свою газету» пришла из мира музыки, считайте, что почти с улицы, и рассчитывать на какое-то снисхождение не приходилось.
Коллектив, в который я влилась, сначала принял меня весьма настороженно. Все знали, что мой муж Владимир Летягин – известный журналист с высшим журналистским образованием. Он, кстати, был первым редактором газеты «Панорама Шымкента», первый сигнальный макет которой до сих пор лежит в моем архиве…
Некоторое время меня считали «блатным» кадром, то есть самозванкой, пролезшей в журналистику через черный вход супружеского ходатайства. На одной из планерок, когда Жанна Алексеевна за одну статью вдруг поставила мне пять баллов, один из сотрудников возмутился: «Да разве вам всем не понятно, что за нее дома Летягин пишет!»
Я тогда чуть не расплакалась, но Жанна Алексеевна вдруг яро встала на мою защиту: «Успокойся, – говорит, – разве ты не видишь, что у Лены другой стиль, другая подача материала и другой взгляд на мир». Вот эту защиту я запомнила навсегда и с тех пор стала считать Жанну Алексеевну своей «крестной матерью» в журналистике. А значит, буду любить и помнить о ней всю жизнь.
Наш последний разговор с ней состоялся накануне 2019-го. Я поздравила ее с Новым годом в пафосных выражениях: «Жанна Алексеевна, с Новым годом! Не буду тратиться на пустые слова – просто будьте как можно дольше в ареале моей жизни!» И она тут же откликнулась: «Леночка, замечательное и нестандартное пожелание! С Новым годом, новыми позитивными событиями и впечатлениями! Да пребудет в твоей судьбе желанное! Да сойдутся, наконец, в твоей жизни те самые две дороги, о которых написал Окуджава. Поищи в инете эту песню, она называется «Эта женщина в окне» или «Две дороги». Обнимаю!»
Это были ее последние слова из переписки. Она ушла из жизни в этом же году 9 марта. Мое поздравление с Женским днем осталось без ответа. А я до сих пор сверяю свои писательские потуги с ее высокими качественными критериями. И жду ее долгожданную «пятерку», ценнее которой не было и нет.
Елена Летягина
