Эта история произошла давно – во времена советского воинствующего атеизма.
Не знаю, наверное, и в те годы жили истинно верующие люди, которые тихо и подпольно отправляли какие-то религиозные обряды, ну, допустим, соблюдали Великий пост или Оразу. Но в целом, страна была принципиально далека от Бога, поскольку коммунистическая идеология
не терпела конкуренции. Религия и марксизм-ленинизм не уживались вместе и стояли
на разных полюсах сознания.
Музыка нас связала
Но, как все запретное, религиозная тема все же будоражила пытливые умы. Ну хорошо, Бога нет, а что есть вместо этого? Дианетика, оккультизм, уфология, шаманство, поклонение огню? Ну не может же быть так все просто? Должны же быть в жизни какие-то великие таинства? Неужели целые тысячелетия люди поголовно отравлялись «опиумом для народа» – по Ленину – без всякого смысла и отрады для души…
Особенно трудно было детям, которые выросли в семьях партийных работников или просто убежденных коммунистов. В этой среде можно было запросто словить полное раздвоение личности.
Знавала я такую семью. У них бабушка на Пасху обязательно выпекала куличи и красила куриные яйца. Такая у нее была старая закалка. Приходил домой зять, работник райкома, видел на столе всю эту разно-цветную красоту и тут же впадал в бешенство.
«Что за предрассудки! – кричал он. – Что люди скажут? И как вы внуков будете воспитывать – с вашим дремучим сознанием!» И все такое в том же духе.
Сегодня в это трудно поверить. Сейчас и Пасху признали, и Рождество, и Благовещенье. Наурыз вновь стал национальным праздником, а Курбан айт – священными днями. Но это было. Кто не верит – спросите старших современников эпохи…
Лично я в церковь пришла не в поисках Бога. Хотя и к духовной стороне человеческих устремлений нередко проявляла интерес. А поскольку информации на эту тему почти не было, обходилась «Библиотечкой атеиста», где хоть и в ядовито-саркастической форме, но все же давались кое-какие знания об основных религиозных конфессиях. Да и о некоторых полуподпольных сектах тоже.
Короче, в церковь я пришла по двум причинам. Во-первых, знала, что там красиво и божественно поют. Во-вторых, пошла за тривиальной материальной поддержкой – как добавкой к скудной студенческой стипендии. Объясню ситуацию.
Дело происходило во времена, когда я училась в Чимкентском музыкальном училище. Стипендия – 30 рублей. А в душе бурлила молодость, и одолевали различные желания, которые в эту сумму никак не вмещались.
В те времена все наши музыканты где-то подрабатывали. Особенно удачливыми были «народники», точнее, баянисты. Их постоянно приглашали на разные народные гуляния в качестве аккомпаниаторов. Особенно они были незаменимы на свадьбах и юбилеях.
На втором месте стояли «духовики», то есть умельцы играть на медных и деревянных духовых инструментах. Они тоже были востребованы: без них не обходились ни одни военно-патриотические мероприятия, но основной статьей их дохода были похороны, где от них требовался нехитрый репертуар в виде похоронного марша Шопена…
Самыми слабыми звеньями в этой когорте были скрипачи, пианисты и теоретики. И это понятно: скрипкой народ не развеселишь, а фортепиано с собой на корпоратив не утащишь. Ну а теория музыки, как считалось, была вообще умозрительной дисциплиной – какой из нее приработок?
Я принадлежала к последней категории, и дела мои были безнадежны, пока ко мне не пришли с предложением: «В нашем церковном хоре освободилась вакансия второго сопрано. Пойдешь попоешь?» Это была удача!
На работу, как на праздник
Хотя я и высказалась о своей будущей профессии как-то легкомысленно, на самом деле теоретическое отделение всегда было элитным подразделением любого музыкального учреждения. Мы были, как говорится, специалистами широкого профиля. И на фортепиано играли, и в хоре пели, и любую музыку могли подобрать и разобрать на части. А также подробнейшим образом разъяснить ее тематическое содержание. Какие педагоги у нас были! Легенды о них до сих пор ходят в среде музыкантов того поколения…
Это я вспомнила к тому, что приглашение на любую работу, связанную с музыкой, не могло застать нас врасплох. Вот пригласили меня петь в хоре – ну и что? Хоть я училась не на певицу, но вокал у нас тоже преподавали. И в хоре мы пели такие сложные многоголосные произведения, что думалось: неужели церковное «Господи, помилуй» я внятно не спою?
Правда, оказалось не так все просто. Православное четырехголосие требует такой хрустальной чистоты звучания, такой слаженности всех членов хоровой команды, что простого умения читать по нотам свою партию тут явно было недостаточно. К тому же под ноты надо было подставлять разные полузнакомые слова на церковнославянском наречии: «Ныне отпущаеши раба твоего»… «Иже херувимы»… В общем, пришлось адаптироваться.
Но все это были сущие мелочи технического порядка, по сравнению с тем наслаждением, которое мне доставляла певческая работа. Мы ходили в церковь четыре раза в неделю: два раза на спевку, то есть репетицию, и два раза на службу – по субботам и воскресеньям.
И за это удовольствие нам еще деньги платили! В два раза больше нашей мизерной стипендии, а по большим праздникам еще присовокупляли какой-нибудь подарок. Один раз, помню, подарили отрез шикарной ткани на платье, что в условиях советского товарного дефицита было актом своевременным и приятным.
Под большими праздниками я имею в виду, конечно, Пасху и Рождество. Праздники эти выделялись пышностью, торжественностью и многолюдьем. А еще сложностью репертуара и неимоверным износом сил и голосовых связок. В эти дни шла изнурительная ночная служба – «всенощное бдение».
Самое главное на ней было не заснуть во время перерывов, когда хоровое пение сменяется монотонным чтением молитв, стихарей и тропарей. Наш хор, честно говоря, состоял из сплошной неверующей молодежи комсомольского возраста, и мы не могли не восхищаться выносливостью истинных ревнителей веры. Они могли часами стоять и слушать службу не шелохнувшись, а ведь среди них в основной массе были люди далеко не молодые, а то и вовсе старики.
Великая сила искусства
Наш руководитель хора, он же регент, перед каждой ночной службой проводил с нами специальный инструктаж. «Вам будет намного легче справляться с усталостью и сонливостью, если вы в перерывах не будете сидеть на ступеньках, прислоняться к стенке и думать о посторонних вещах. Вслушивайтесь в слова молитвы, проникайтесь высоким их смыслом, старайтесь приобщиться к общему трепетному настрою – и усталость как рукой снимет», – наставлял он.
Далее регент приводил сравнительные примеры. Вот, допустим, на святой горе Афон в монастыре Дохиар рождественская служба длится 21 час, и все стоят на ногах, и никто не ропщет… В общем, вся лекция сводилась к тому, что «Бог терпел и нам велел». А также совету из псалма: «Пойте Богу разумно…»
Но поведаю об одной Рождественской службе, которая запомнилась мне особо. Я уже упомянула, в какие нетолерантные времена шла наработка моего церковного опыта. Так вот, эта параллельная деятельность тогда была делом совершенно нелегальным. По негласным правилам за любую работу в церкви полагалось немедленное отчисление из музучилища. То же касалось и студентов из Педагогического института культуры – наших «коллег» по хору.
Словом, певчество было делом богоугодным, но очень рисковым: периодически в церковь засылались контролирующие рейды с целью выявления злостных нарушителей атеистической дисциплины. И если вас застукали на «месте преступления» и взяли «с поличным», то, можете не сомневаться, вас занесут в черный список и сообщат по месту учебы. И все – «недолго музыка играла»!
Я лично никогда не попадала под этот антирелигиозный каток, но до меня, рассказывали, под него угодил наш трубач Дима, певший в хоре густым сочным басом. Его застали за сольным исполнением какой-то молитвы, после чего и последовало изгнание из музыкальной студенческой скамьи. (Позже, правда, он стал студентом духовной семинарии).
В ту памятную Рождественскую ночь прямо во время большого перерыва к нам на хоры по лестнице стали подниматься два молодых человека со строгими лицами. «Ну все, облава!» – выдохнул кто-то из теноров. Мы замерли в ужасе, а регент пошел им навстречу. Перед этим он оглянулся и сказал ободряюще: «Не волнуйтесь, я попытаюсь уладить, с нами Бог».
Мы уже было приготовились к принятию неминуемой кары, как регент вернулся. «Да, эти ребята были из горкома комсомола. Но я же говорил, что все обойдется. Мне даже увещевать их долго не пришлось, что, мол, негоже на Рождество портить людям праздник – грех это большой… Ушли. А напоследок сказали: «Передайте вашим хористам спасибо, как красиво они пели, аж за душу взяло… Но это последнее предупреждение для комсомольцев – у нас тоже служба».
Так ли это было или не так? Этого мы уже никогда не узнаем. А может, наш регент им просто взятку дал? Обычное дело для проверяющих… Хотя, возможно, у этих ребят бабушки были верующие и правильные: на Пасху пекли куличи, а на Рождество возжигали свечи. И знали главную рождественскую молитву: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума…»
Елена Летягина
