МОБИЛЬНЫЕ СВИДЕТЕЛИ НАШЕГО ЦИНИЗМА
Весь интернет пестрит «веселенькими» рисуночками на тему: «Ты это… подожди немного самоубиваться. У меня мобильник заряжается…» Человеческие трагедии становятся сценариями любительских фильмов.
«Вместо того чтобы оказывать помощь или как-то отговаривать человека, очевидцы поспешили настроить мобильники, чтобы записать происходящее…» – криминальная хроника во всем мире еженедельно начинается с таких фраз. Шымкентская – не исключение.
…Машина горела, в языках пламени захлебывались дети, а люди стояли, боясь даже приблизиться – вдруг взрыв. И практически у каждого в руках мелькали сотки – всем нужны редкие кадры… Тем же вечером «ютубовские» каналы шымкентцев били рекорды просмотров.
Горожане снимают пожары, пытаясь как можно ближе подобраться к месту события и рискуя собственной жизнью. Снимают аварии, пробираясь в самую гущу, чтобы окровавленные жертвы были лучше видны во время съемки…
Страшно признавать, но жестокосердие входит в моду. Это даже не жестокость: большинство снимающих и мухи не обидит. Просто люди перестали ощущать чужую боль. Для них окружающая жизнь проходит в формате «экшн». Мир настолько быстро изменился, стал жестким и брутальным, просто в ужас приходишь: куда подевалась в человеке человечность?
… Ранним утром сосед-таксист предлагает прикупить у него видео с мобильника для «Экстренного». «Там такая драка была, вообще беспредел!» – с горящими глазами рассказывает мужчина (к слову, не хам, прекрасный семьянин, замечательный отец). «А полицию вызвали?» – спрашиваю. «А, неа… – и как-то осекся, но тут же придумал причину – единицы кончились. – А чего ты спрашиваешь? Не убили же никого!» О том, что «102» у нас всегда бесплатно, обладатель видео даже не вспомнил. «Так не купишь, да? А если так дам, имя мое напишете? Нет?».
Интерес ко мне был тут же потерян…
Почему раньше мир был добрей и душевней? Почему люди умели откликаться на чужую боль? Злые были всегда, но понимающих, сострадающих, которые в первую очередь бросятся на помощь, а не начнут лихорадочно настраивать объектив камеры, – их было неизмеримо больше. А что сейчас? Цинизм, моральная «гнобежка» ближнего или, в лучшем случае, просто равнодушие…
Да и нам, журналистам, неплохо бы видеть в чужой беде прежде всего беду, а не информационный повод. Это тяжелый разговор хотя бы даже потому, что вольно или невольно мы тоже иногда работаем на праздное любопытство. Вокруг человека, хоронящего близких, будет стоять непрерывный треск фотокамер, маму пострадавшей девочки возьмут в кольцо журналисты. При этом никакого катарсиса от публикаций не будет. Даже обывательского страха – «Да что ж это творится-то, как же мы жить-то будем?!» – и того не будет. Будет – пресыщенное любопытство. Будет полусонное сознание того, что жить мы будем, в принципе, точно так же, если только нас однажды не изберет аналогичное несчастье, да нет, с нами этого не случится. Так мы думаем.
Отсутствие ответственности за чувства других людей порождает и небрежность в обращении с фактами: шокирующей подаче придается гораздо большее значение. В моде животное любопытство к тяжелым патологиям: коль уж родился ребенок «с четырьмя глазами», то нужно раздобыть его фотографию! Но правильнее же будет написать о враче, который вернул ребенку человеческий облик, сколько этот врач в месяц получает и сколько отчетов в управление здравоохранения он должен сочинить за неделю…
Кто-то спросит: для кого все это пишется? Для себя или для читателей? Для всех, потому что спрос в данном случае нельзя отделить от предложения. Если бы мы все разом поняли, что такое чужая беда – многое бы изменилось…
Елена БОЯРШИНОВА
