Парадоксальная психология у нашего поколения. Вроде и не старики еще, а ведь родились при Хрущеве, во времена ныне легендарные, и расцвет СССР видели, и падение его же, и вместе с Казахстаном все перипетии молодого государства переживаем.
Мой близкий друг, далеко не бедный бизнесмен, в каждую встречу сокрушается о советских временах: дескать, и деревья тогда были выше, и люди честнее.
— Ербол, да ведь ты тогда совсем бедным был, а сейчас весь мир объехал, и живешь в свое удовольствие, и о завтрашнем дне детей и внуков не думаешь, поскольку, они у тебя уже обеспечены, — говорю я ему.
— Все равно тогда лучше было, — упрямо твердит мне друг.
А дальше идет ностальгическое перечисление тех льгот, которыми пользовались граждане Союза, а потом ритуальные проклятия в адрес Горбачева. Я с ним давно не спорю, поскольку объяснить преуспевающему буржуа, в прошлом врачу «скорой», объективную неизбежность распада Союза нет никакой возможности.
Мой друг далеко не одинок в своей убежденности. И закрадывается порой в голову мыслишка: а может, он прав? И тогда я пытаюсь вспомнить, когда мы жили плохо, а когда в сердце была радость и надежда.
1979 год. Я заканчиваю школу, имея едва ли не лучшие, по мнению педагогов, знания по истории среди выпускников города, и, естественно, иду поступать на исторический факультет Чимкентского пединститута. Уверенность в успехе стопроцентная, а все вокруг твердят: «Бесполезно, факультет партийный, туда только за деньги или детей начальства берут». В свои 18 лет я верил в «партию и правительство» и, само собой, был наказан. На последнем экзамене, а им был иностранный, меня завалили.
Когда через два года, получив рабочий стаж и став слушателем рабфака, услышал от той же преподавательницы похвалу своему скромному английскому и не выдержал: «Ведь вы же мне двойку в позапрошлом году и поставили».
«Теперь-то, вы понимаете, что я была вынуждена так сделать».
Я понял… когда с двухлетним опозданием поступил на первый курс, и услышал, как мои молодые однокашники рассказывали друг другу, что папа одного из них строил дачу ректору, а мама другого занесла члену приемной комиссии энную сумму…
В стране звенели фанфары партийных съездов, а полки чимкентских магазинов стремительно пустели и мой дед ветеран войны вставал в шесть утра на своих израненных на фронте ногах в очередь, чтобы через пять, шесть часов купить пару супнаборов или тощую курицу.
Хотя и мне в чем-то везло. Моя нигде не работавшая бабушка была членом парторганизации областного управления торговли, а потому обувь я носил чешскую, которой никто не видел на прилавках магазинов.
Это было время хандры, застывшее время, безвременье.
В конце 80-х я впервые узнал, что такое надежда и вера.
Это теперь, зная чем все кончилось, мы вспоминаем слова «перестройка» или «гласность», в лучшем случае с иронической ухмылкой. А тогда был свежий воздух и верилось в возможность жить по совести.
1988-89 годы кризис в экономике еще не наступил, а законы заработали и можно было по своему желанию идти или не идти на демонстрацию, не боясь получить выволочку.
Я работал преподавателем в том же пединституте, и не смотря на серьезные разногласия с факультетскими консерваторами, не боялся, что меня уволят, поскольку рейтинги преподавателям выставляли студенты и были они у меня одними из самых высоких.
Бывшие коллеги, оставшиеся в высшей школе, сейчас только охают:
— Попробовал бы ты сейчас с ректором поспорить, тут же вышибут.
Это время быстро прошло. Распад страны, нищета, беспредел 90-х. Именно тогда в нашу журналистики пришло поколение 30-летних, веривших, что свобода слова способна изменить мир к лучшему, а экономические трудности мы с нашим Президентом обязательно преодолеем. Вон у нас страна какая богатая.
Чего-то мы конечно добились, кому-то сумели помочь. Но и свою энергию растратили порядочно. И все чаще вспоминались слова графа Рязанова из бессмертной оперы «Юнона и Авось»: «Смешно с всемирной глупостью бороться, свобода потеряла первородство…» Однако вслед за этим вспоминались и другие его слова: «Но будучи как воин и мужчина, я буду честен, есть еще причина!»
Круглые даты как и воцарение новых монархов, всегда порождают светлые надежды. С началом нового тысячелетия, все вроде пошло к лучшему. Росли новые дома и старые зарплаты. Люди стали жить много лучше материально и даже чуть-чуть честнее стали наши чиновники и полицейские.
И вот уже я с гордостью писал о наших достижениях в Европу друзьям эмигрантам, и они начали сожалеть о своем отъезде из некогда темного и холодного Шымкента.
Но где-то далеко за океаном начался некий кризис, и у нас все тоже полетело к черту. И вернулись времена двоемыслия, когда аким произносит с трибуны бодрые отчеты о экономическом росте, а люди теряют работу и не знают как выплатить взятые ранее кредиты.
Но страшнее всего даже не это. Вот вроде и нет тут прямой связи, а факт, что с началом падения экономики общество наше стало стремительно деградировать и в моральном отношении. И снова как в 90-х мы перешли с законов на понятия и снова при словах «суд» или «власть» люди с улицы стали просто кривиться, давая понять что не верят они ни тому ни другому.
И снова санитарка, чтобы устроиться на грязную и низкооплачиваемую работу в больницу должна дать взятку в размере месячной зарплаты, принимающей ее старшей медсестре.
И все-таки таки живут еще надежды. А потому «будучи как воин и мужчина, я буду честен, есть еще причина.»
Алексей Гончаров.
