Шпаргалка. Мы помним!

190
Анна Георгиевна Гриценко
Анна Георгиевна Гриценко

Анна Георгиевна разменяла девятый десяток, но бойкая старушка не унывает. Отмахивается от навалившихся болячек: «Сколько Бог даст, столько и проживу!» Вспоминая свою юность, смеется и плачет. Плачет от горя, от того, что не было ее – юности-то, смеется от того, что все горести закончились тогда, в сорок пятом…

«Брат ушел на фронт почти сразу, как война началась, Валька, его жена, родила Витюшу уже без него. Вредная была, злая. Наверно, от несчастья. Тогда многие были злые. И немножко «того» с головой. Карточки были продуктовые специальные – БЖК – для беременных и кормящих матерей, так она продукты получит, сама съест, а Вите ничего. А Витя худой, и рахит у него начался. И плачет еле слышно, слабенький. Я однажды ночью проснулась от того, что Витя плачет. Кричу из своего угла: «Валя, ты не слышишь, что ли, Витя плачет!» Смотрю, а ее нет. Сбежала… Я папу разбудила, кинулись искать, а ее уже и след простыл. Вместе с моим пальтишком и сапогами. Сапоги старые были, не жалко. А пальто мне мама справила в Ленгере: она на железной дороге работала, часто в Ленгере бывала – за погрузкой угля следила, а там недалеко от линии ткацкая фабрика стояла небольшая, она мастерицам и заказала. Красивое пальтишко было. Но самое страшное – Валька наши карточки украла! Совсем голодно было после ее побега…»

О своей снохе Анна больше никогда не слышала. Да и некогда было разбираться, работать надо было. Мама звала на железную дорогу, но дочь устроилась на нефтебазу в военизированную пожарную охрану. Всех подряд брали. Анну взяли и с ней еще одну девочку Шуру. Анне – семнадцать, Шуре – тринадцать. «Деловые ходили! Оборванные, босые, но с пистолетом! – улыбается, вспоминая, Анна Георгиевна. – Это на первом посту, а когда на втором в резервуарном парке дежурили, тогда винтовку выдавали. Когда проголодаешься, кажется, взяла бы сейчас и оружие свое съела. У нас начальница охраны Дарья Алексеевна Серикова была, строгая. Жуть! Мне кажется, встреть я ее сейчас, сразу бы по стойке смирно встала! Дарья Алексеевна строго-настрого наказывала смотреть в оба: могут быть диверсанты. Мы смотрели так, что после смены глаза болели. Она нам траву съедобную показала. Ее мы и ели. Была такая, да ее и сейчас в огородах полно – стелется по земле, стебли жирные… Соберу на работе, а мама из нее борща наварит. Только я ее просила всегда, чтобы погуще. Голодали страшно. Организм растет, энергия тратится, а пополнять не из чего…»

В охране Анна проработала до конца войны. Когда увольнялась, выдали справку, что работала. Ни о какой трудовой книжке и речи не было. Со временем справка потерялась, Анна вышла замуж, и муж устроил ее в типографию, где сам после войны работал. Жизнь девушки наладилась, Витюшу забрал брат Алексей. Он сразу после войны на Украине остался и женился. Как освоился, встал на ноги, так и сына перевез в новую семью…

А у Анны свои дети пошли. Но Витю и брата Анна не забывала – хоть раз в пять лет, но приезжала к ним в отпуск.

Несчастье случилось в мирное время. «Алексей тоже был железнодорожником, как мама и папа. И на новом месте устроился работать на вокзале. Шел рано утром со смены домой, осень была, дождь моросил. Поскользнулся на рельсах и головой ударился, а тут поезд… До самого вокзала его протащило. Я в себя не могла прийти, когда узнала. Как? Всю войну пройти, чтобы вот так погибнуть!»

Сегодня у Анны Георгиевны не осталось ни братьев, ни сестер. Новая сноха уже умерла, Витюши тоже давно нет в живых – он «ушел» рано, сказался голод в младенчестве. Муж, который был старше Анны, ушел из жизни еще в 1984 году. Но она не одна – рядом дочь, внук. Да и пенсия хорошая, отдельная квартира, дача.

«В 2004 году я себе новое занятие нашла, ну не могу я сидеть без дела. Старик бездомный под забором на даче замерзал. Жалко его стало, не могу я, когда люди в мирное время умирают! Отчего умирать, когда все вокруг есть…»

Восемь лет потратила Анна Георгиевна, чтобы восстановить документы бездомного. Поселила у себя, за руку водила по всем инстанциям. Из военных архивов российского города Подольска «душу вытрясла», а нашла. Нашла документы военного подрывника с наградами и званием. Доброе имя человека восстановила. И пенсию выхлопотала. И опять хождения по мукам: операцию на глаза ему сделать, жилье «выбить». Сделала. Выбила.

«Сидим у городского акима на приеме, а в кабинете всякие ответственные люди собрались. Решают старика моего в дом престарелых определить. Я встала и акиму говорю: «У тебя, сынок, родители есть?» «Есть, конечно», – отвечает и улыбается. А я ему: «Вот и сдай их в дом престарелых, а моего старика – не смей! Пусть как человек поживет, много ли ему осталось…» Так мы ему однокомнатную квартиру в «Нурсате» получили. Он год прожил и умер. Ну, хоть год в своем жилье…»

Чимкент в годы войны
Чимкент в годы войны

И опять смех пополам с грехом: Анна Георгиевна вспоминает, как чудил ее подопечный. Как мед ей разбавил воском (не лень же было плавить воск и с медом мешать) – испортил две банки, припасенные на зиму. Как ключи от ее квартиры выкинул. Как доску для резки капусты порубил в щепки.

«Я не знаю, что у него в голове было. Сначала мне обидно было, а потом простила. Мало ли чего он натерпелся и в войну, и когда дочка на улицу выкинула. Только вот платье не простила: было у меня платье красивое, синее в белый горошек, небольшой такой – с чечевичное зерно. Мне нравилось очень и ему нравилось. Куда он его дел, ума не приложу…»

У старика действительно была дочь. Когда узнала, что отцу пенсию восстановили, приходила к Анне Георгиевне, дверь пинала, деньги требовала. Анна Георгиевна ссориться не стала, отдала ей пластиковую карточку. Только бы не ходила и нервы не трепала.

… В заботах и хлопотах Анна Георгиевна о себе забыла. А тут от подруг узнала, что можно получить статус труженика тыла. Стала документы собирать, а на нефтебазе получила отказ. Документы военные сгорели, ничего нет в архивах. Пришлось обращаться в суд.

«Есть Бог на свете, не оставил! Я в суде встретила Шуру, ту саму Шуру, с которой всю войну в охране работали. От нее узнала, что все работники нефтебазы после войны медаль с головой Сталина получили. И Шура получила. А почему мне не сообщили, она не знает. Шура подтвердила, что я все эти пять лет на нефтебазе работала. А потом, представляешь, бухгалтер нефтебазы нашла платежную ведомость, где мы за зарплату расписывались! Меня судья еще спрашивал о моих сослуживцах, а память-то девичья, цепкая была, я ему все обо всех рассказала – кто кем работал. А судья по этой ведомости фамилии отмечал: всех вспомнила. Он долго удивлялся, почему мне медаль не дали… Я еще в военкомат ходила, там мне сказали, что если сразу не получила эту медаль, то и не получишь теперь».

С 2012 года Анна Георгиевна получает спецгоспособие как труженик тыла, проработавший не менее шести месяцев с июня 1941 года по май 1945 года. Но не в пособии дело. И даже не в медали.

«Я ехала в автобусе и с кондуктором поругалась. Даже не я, она со мной поругалась из-за полтинника. Я ей удостоверение пенсионное показываю, там отметка стоит, что я труженик тыла, а она мне: «Ты чего передо мной свой шпаргалкой машешь? Деньги давай!» Ненавижу вас всех, говорит, семечки на войне грызли, а теперь все тыловики! Я заплатила и вышла из автобуса. Мне денег не жалко. Когда война была, мы же только расписывались за зарплату, а получали чуть-чуть – на облигации подписывались, деньги наши шли для фронта. На остатки кисеты шили, табаком забивали и бегали с девчатами эшелоны встречать – прямо в вагоны солдатам кидали, а в кисетах еще наши адреса, чтобы письма писали».

У Анны Георгиевны Гриценко один вопрос: «Куда нужно обратиться, чтобы дали такое удостоверение, с которым не страшно будет в автобус сесть? Чтобы не шпаргалка?..»

Хотела у Шуры спросить, позвонила. По телефону ей ответили, что Шура умерла…

Елена БОЯРШИНОВА

Новости партнеров