Прошло уже 80 лет после Великой Отечественной, а ее отголоски до сих пор будоражат сердца людей. Неслучайно, что на всех информационных платформах идут разговоры, люди высказывают мнения, звучат воспоминания тех, кого та чудовищная война не обошла стороной. Пусть она не коснулась их лично, а только опосредованно, через прадедов и отцов, но разве не передается из поколения в поколение эта незатухающая боль? Разве мы вправе забыть то страшное время?
Но сейчас я хотела бы поговорить не о войне, не о Победе, а о том тяжелом времени, которое настало сразу же после радостной эйфории. Праздник праздником, но после него наступают отрезвляющие будни. Страна находилась в разрухе, ее надо было восстанавливать и переводить на мирные рельсы, а всякая перестройка дается с трудом. Таким тяжким трудом, какими были годы первых послевоенных пятилеток.
Послевоенные будни
Одна из проблем Чимкента и Южно-Казахстанской области заключалась в том, что наши края стали массово покидать эвакуированные граждане из России и Украины. Они уезжали восстанавливать свои разрушенные дома, земли.
На самом деле, это была почти такая же проблема, как и в первые месяцы войны, когда в наш край ринулось несметное количество пострадавших, обездоленных, раненых. Тогда было перенаселение города, нехватка рабочих мест и жилья, а теперь – резкая потеря специалистов высокой квалификации, да и просто рабочих рук, которые немало потрудились для развития нашей промышленности и культуры. А замена нашлась не сразу.
Были, конечно, и те, кто остался по тем или иным причинам. Большинство из них трудилось на успешных стабильных предприятиях, таких как свинцовый завод, Ачисайский и Миргалимсайский рудники. Другие вскоре стали принимать участие в строительстве новых промышленных предприятий, таких как Састюбинский цементный завод, Чимкентский каракулевый завод, сданный в эксплуатацию в 1955 году.
Частичную нехватку рабочих рук, как ни странно, восполняли… пленные японцы. Эту тему раньше стыдливо умалчивали. Но это факт. После войны и капитуляции, как раньше говорили, милитаристской Японии, в Казахскую ССР распределили по разнарядке 50 тыс. человек. Большинство пленных было направлено в Карагандинскую, Восточно-Казахстанскую, Джамбульскую, Алматинскую и Южно-Казахстанскую области.
От старожилов я слышала об этих невольных тружениках, работавших на угольных шахтах Ленгера, полиметаллических рудниках Кентау. А кто-то рассказывал мне, что помнит, как колонна японцев шествовала под конвоем по улице Орджоникидзе (сейчас Абая) прямиком на свинцовый завод, где тоже не хватало рабочей силы.
По воспоминаниям современников, это были трудолюбивые, незлобные, высоко дисциплинированные люди. К ним тоже никто не испытывал особой неприязни. Принято считать, что особенностью массового использования военнопленных были «черные» работы, не требующие какой-нибудь квалификации, однако я читала, что среди японцев были профессионалы по 89 специальностям, а ярче всего они проявляли себя в строительстве, где выступали архитекторами, проектировщиками и исполнителями одновременно.
Понятно, что некоторые «невольники» сложили головы на нашей земле: кто по болезни, кто, возможно, в тоске по Родине. Их потомки до сих пор разыскивают места их захоронений. Например, в позапрошлом году в Туркестан приезжала японская делегация во главе с послом Японии в Казахстане. Так вот, наряду с экономическими вопросами они обсуждали и это деликатное дело. Память предков чтут все народы без исключения.
Здесь позволю себе небольшое лирическое отступление. Когда-то я работала преподавателем в музыкальной школе Кентау. Город был шахтерский, небольшой, но уютный. Градообразующим предприятием был комбинат «Ачполиметалл», который занимался добычей разных полиметаллических руд. Уже тогда мы знали про то, что на местных рудниках когда-то работали пленные японцы. Помню, мы изредка делали набеги на маленький поселок Кантаги (пишу все названия в прежней орфографии), который находился почти рядом с городом. Там не было никаких особых достопримечательностей, кроме единственного универмага, где часто «выбрасывали» дефицитные импортные вещи. Кто жил в советскую эпоху дефицита знают эту терминологию.
В один из наших приездов на «шопинг» нам показали место захоронения японских пленных и маленькое приземистое строение – бывшее общежитие, в котором эти пленные жили. Старожилы помнят, что на работу они ходили строем, громко постукивая самодельной деревянной обувью. На работу в шахту их привозили утром, а вечером забирали. Местные относились к ним с сочувствием: они работали целыми днями, молча, добросовестно, на износ. Были среди них и квалифицированные врачи – к их помощи прибегали в особо опасных случаях, когда местные доктора сами справиться не могли. К могилам умерших японцев сельчане относились бережно, без всяких случаев вандализма. Во-первых, из чувства почитания любых традиций, касающихся перехода человека в мир иной. А во-вторых… «Мы знаем, – сказал один из местных, – что японцы сейчас повсюду разыскивают прах своих родных. Пусть приезжают, может, и нам спасибо скажут».
Хлопок – всему голова
Однако разрушенная огромная страна ждала от южноказахстанского края не только промышленных, но и сельскохозяйственных подвигов. Конечно, наши засушливые полупустынные земли не могли приносить особую пользу в виде пшеницы и других зерновых культур, но зато у нас хорошо было с хлопком – этим драгоценным сырьем для восстановления текстильной промышленности.
В феврале 1946 года ЦК ВКП(б) принял постановление, обязывающее восстановить довоенный уровень производства. В качестве одной из мер называлось «освоение новых земель и возвращение площадей, выпавших из оборота». Хлопкосеющие колхозы на три года освобождались от поставки государству всех других видов продукции при условии, что они будут заниматься хлопком и только хлопком. В результате всего лишь через год было восстановлено более 34 тыс. гектаров «хлопкородной» земли.
Разумеется, такие же задачи были поставлены перед Узбекистаном и Таджикистаном, но доля казахстанского юга в этом деле была велика. В апреле 1949-го вышло постановление Совета Министров СССР «О мерах по дальнейшему развитию хлопководства в КазССР на 1949-1952 годы». Согласно этому постановлению уже к 1950-му должна быть закончена ирригационная подготовка под освоение первой очереди Джетысайского массива – восемь тысяч гектаров земли. Всего же надо было освоить 20 тысяч.
Это была грандиозная стройка, но, как часто бывало, проблемы решались наскоками, «перегибами на местах», что приводило к неоправданным жертвам и человеческим трагедиям. На месте запланированных работ зачастую не хватало ни соответствующей техники, ни стройматериалов, ни людей. Начало строительства совпало с поздней осенью, наступили холода, а приехавших переселенцев просто выгрузили в чистое поле без крыши над головой. Им приходилось самим рыть землянки и хоть как-то обустраивать свой быт.
Секретарь Южно-Казахстанского обкома партии И. Тарасенко и председатель облисполкома Н. Кузембаев написали тогда тревожное просительное письмо на имя секретаря ЦК КП Казахстана и председателя Совета Министров КазССР, в котором сообщали о возможности срыва освоения Джетысайского массива, а значит, это поставит под угрозу всю хлопковую программу в целом. Это письмо возымело действие: на юг пошли кровельные материалы, лес, техника. На массиве появились 17 колхозов, которые до 1952 года сумели освоить 7 690 гектаров земли.
Примерно в то же время началось строительство Арысского канала протяженностью 210 км с предполагаемым объемом воды в пять миллиардов кубов. Из него хотели протянуть канал в Бугуньское водохранилище, а потом вода должна была пойти в Туркестанский канал. Все эти неимоверно сложные проекты имели конкретную цель – освоить, оросить и приумножить как можно больше земли, пригодной для выращивания хлопка, которого ждала и требовала страна. Южноказахстанские хлопкоробы совершали свои повседневные подвиги великими усилиями и огромной ценой, размер которой сейчас трудно себе представить…
Собственно, та хлопковая эпопея продлилась на многие десятилетия. Вплоть, наверное, до развала Советского Союза и обретения постсоветскими республиками независимости. В 70-80 годах прошлого века еще существовала такая ежегодная «обязаловка»: всех старших школьников и студентов по осени посылали на так называемые «сельхозработы». Одних везли «на хлопок», других – на сбор винограда, яблок, риса. Студентов музыкального училища, среди которых была и я, отправляли в Капланбек – сильнейший и богатейший совхоз, занимающийся производством различных вин, в том числе отправляемых на экспорт. Мы были на особом положении, наверное, по причине сбережения наших музыкальных пальцев. А вот хлопкосборщики жаловались: «Такая адская работа… Пашешь, как раб на плантации, – под палящим солнцем, глотая пыль и хлопковую пыльцу, да еще какие-то жесткие нормы устанавливают… В общем жуть!»
Но, бесспорно, все бытовые неудобства привлеченных школьников и студентов даже рядом нельзя поставить с теми неимоверными трудностями, с которыми пришлось столкнуться послевоенному поколению. Они не рассуждали, а продолжали жить по законам военного времени. Был приказ осваивать целину? Значит, сделаем! Надо оросить безводную Голодную степь? Значит, будем рыть каналы, сделаем пустыню пригодной для жизни! И не важно, что многое делалось вручную, механизация была примитивной, удобств и, как говорят, инфраструктуры не было никакой… А план выполняли и перевыполняли! И трудно сказать почему. Скорее всего, это было поколение ПОБЕДИТЕЛЕЙ, закаленное в горниле войны. Они прошли через такие нечеловеческие испытания, что остальное им было не страшно…
Елена Летягина
