Сергей Дворцевой, кинорежиссер: Правила жизни
Для меня фильм — это такая черная коробочка, и какая внутри нее магия, я не знаю. И чем больше я не знаю, тем мне интереснее.
Когда мы снимали «Тюльпан» (драма 2008 года, завоевавшая премию «Особый взгляд» Каннского кинофестиваля. — Esquire) и обитали в степи, мы привыкли к тому, как живут местные. Они смотрят на небо и говорят: «Через двадцать минут буря будет». Они все знают по закату, по звездам, очень тесно живут с природой. А в Москве все живут, как в каменном мешке. Могут месяцами не видеть звезд.
Очень часто в Шымкенте (родной город Сергея Дворцевого. — Esquire) бываю, у меня там мама до сих пор живет и уезжать не собирается. Город разросся, я это чувствую. Как-то поехал в места, где мы пацанами по степи гуляли, сусликов ловили, а там сейчас километров на двадцать — дома.
У шымкентцев есть свой какой-то дополнительный темперамент. Это люди, которые везде двигаются быстрее.
Мне нравится легкий запах пыли в степи. Нравится это небо. Нравятся арбузы, которые на юге продают. Пусть говорят: грязь и антисанитария. Пусть считают, что человек, который на кровати сидит вдоль дороги и продает арбузы, — это некрасиво. Для меня это очень красиво.
Когда я только попал в кино, только начал представлять структуру мирового кинематографа, даже думать не мог о главном фестивале мира. Это невероятно большое достижение — попасть в двадцатку лучших фильмов года.
Мы не были готовы особо (к конкурсу. — Esquire). Сделали только половину фильма. Но отборщики сказали: берем, если успеете доделать. Это впервые в истории Канн было, чтобы фильм брали по его половине.
Некоторые люди не понимают, какой это статус — Канны. Люди потеряли ориентир, они не осознают, что есть важное, что неважное, что есть стекляшка, что есть бриллиант.
Математика вычисления успеха в кино не работает. Это как с дыханием: как только ты берешься следить за тем, как дышишь, начинаешь дышать неровно.
Я придумал этот фильм (драма 2018 года «Айка», получившая приз Каннского кинофестиваля за лучшую женскую роль. — Esquire), когда шесть-семь лет назад прочитал в новостях, что кыргызские женщины оставили в роддомах Москвы около 250 детей.
Я не склонен ругать кыргызок за то, что они бросают детей. Они поступают так, потому что жизнь заставляет. Моя картина не для того, чтобы судить.
Главную роль в фильме сыграла казашка, потому что среди кыргызских исполнительниц я не видел актрисы такого уровня, как Самал (Еслямова. — Esquire). Она природное явление, она ничего не играет, а во все верит. Уникальный человек. Национальное достояние.
На съемках можно ездить на дорогих машинах, использовать дорогое оборудование, суетиться, громко кричать, бегать по съемочной площадке и в результате получить пустоту на экране.
Мы работаем маленькой группой и при этом создаем настоящую энергию.
Все отвыкли от того, что кино — это искусство. А искусство — это переделывание, переписывание. Я фильм снимаю — как книгу пишут. Написал страницу, понравилось — оставил, не понравилось — вырвал, выбросил.
Продюсеры говорят: фильм должен делаться месяц. Откуда они знают? Они что, боги, что так решили? Если мне предложат сделать за месяц полнометражную картину, я не возьмусь. Там не будет волшебства.
Я не специально делаю так долго свои картины. Как любой нормальный человек, я хочу сделать быстрее. Но есть сопротивление материала.
Меня в российском кинематографе воспринимают как идиота. Дворцевой — это такой сумасшедший, сидит что-то там клепает один, сектант какой-то. А для меня это нормальный процесс делания кино.
Мои продюсеры говорят, что я, как цыган — делаю, что хочу, гуляю, куда хочу, на меня управы нет.
Я хочу быть свободным. За эту свободу я всегда дерусь.
